Ρα*

*- лат. «Солнце»

 Глава 8 

Подарок

Я одевала джинсы. Почти шесть. Пистолет засунула за пояс и он своим холодом напоминал о своем наличии. Сейчас приедет Оксана и мы с ней уйдем. Макс с Димой сидели за барной стойкой и играли в шашки - черными и белыми бумажками на маленькой импровизированной доске.

- Значит так. Сейчас приедут продукты. Вы остаетесь дома. А мне нужно уехать. Я вас закрою. Выходов из этой квартиры других нет. Только в окно если умеете летать. Только шевельнетесь убью всех. И мне ничего за это не будет.

Парни делали вид, что не отвлекаются от игры, как и я, не отвлекаюсь от сборов перед уходом. Но они меня слышали. И клянусь, готовы были повторить каждое мое слово. Спины их напряглись, а глаза усердней уперлись в стол, обрели рассеянный взгляд.

В звонок кто-то прозвонил.

- Все, продукты оставлю в коридоре – шепнула я с улыбкой и переложила кольт в дамскую сумочку. Подошла Диме, обняла его со спины, он не дернулся, но всем телом напрягся как будто бы по нему ползла змея.  Подошла к Максу и собиралась поцеловать его в щеку. но он повернулся и поцеловал меня в ответ. Звонок не терпеливо зачирикал.  Мне пора уходить. Я оттолкнула Макса и вышла из кухни.

 За дверью нагруженная четырьмя пакетами стояла Оксана.

- Ну сколько можно тебя ждать? - начала она бурчать  с порога.-  У меня же руки отвалятся – перечитала она и вталкивала пакеты в дверной проем. 

- Не бурчи. – Оксана запнулась на пол слове. – Нам надо кое-куда съездить. Продукты оставь. Мои домовые с ними разберутся.

Я почувствовала как Оксану будто ударило током, ей захотелось возмутиться, чего это я командую. Но проблема была в том, что я всегда командовала. Потому, что я дочь, я наследница. А она никто. Содержанка.

Сидя в машине я нашла дом указанный в паспорте Алекса и сказала Оксане ехать туда. Подъезд находился в старой девятиэтажке а квартира на первом этаже, я сказала Оксане идти со мной, но молчать, ничему не удивляться, и со всем соглашаться. Ее глаза округлились, а руки начали подрагивать, но другого выбора не было, и мы вдвоем побрели в подъезд.

Дверь квартиры была оббита старым дерматином и воняла жуками. Я позвонила в звонок и услышала быстрые шаги за дверью.  Свет в глазке пропал, но никто не открывал. Я достала из кармана паспорт Алекса на странице с фото и развернула перед гласком. Замок в двери щелкнул и на пороге окзался пацанчик в школьной форме с подбитым глазом и весь в слезах.

- От куда у вас это? - Сказал он, не открывая до конца дверь.

- Ты Сережа? – мальчишка кивнул и продолжал изучать нас пытаясь вычеслить в чем подвох. – У тебя есть еще родственники, кроме отца?– отрицательные кивок. – А мать где?

- Здохла, давно уже. – он вытер слезы и я стала проглядывать в его детском лице знакомый волчий оскал, который частенько видела в зеркале. Нет он не был злом в чистом виде, но внутри он был так же пуст и бессенрдечен ко всем, и в то же время его слезы показывали остатки человечного, живого. Привязанность, то что делало его  человеком. А значит он все же жив. Скорее жив чем мертв. 

- Мы из социальной службы. Разреши войти, нам нужно серьезно погоаорить.

Мальчишка нехотя пропустил нас в квартиру. Приказал разуться при входе и одеть тапочки. Мы сидели за кухонным столом, пока он пытался проявить гостеприимность и поставить чайник. Оксана по профессиональной привычки проводила пальцем по столу и нюхала собранную пыль.

- Так откуда у вас его паспорт?

- Сережа, можна тебя так называть? – моя речь зазвучала томительно сахарно, но мальчик купился и спокойно кивнул. - Сережа, сядь пожалуйста. И слушай внимательно. Твой отец умер.

Минуты молчания напомнили кухню. Тишина текла из ушей и растекалась черным ватным волокном вокруг. В этой тишене только чайник гнапоминал о том, что время еще идет. Часы тикали. Чайник урчал, а по лицу мальчишки бежали горячие слезы. Рядом со мной, сидела Оксана и умоляющим взглядом просила разрешить ей обнять мальчика. Я кивнула и она двумя руками собрала тощие тело с табуретки и притянула к себе на колено. Мольчишка не сопротивлялся, а только уткнулся ей в плече, и в этот момент тишину разорвало и он разразился громкими рыданиями.

После третей залитой в ребенка рюмки валерьянки слезы стихли и я могла продолжать.

- Сережа, твой отец умер. Его больше нет. – Оксана умоляла меня взглядом не произносить больше эту фразу, но я продолжала. – Соц служба определила тебя в новую семью. Знакомься, теперь у тебя есть мама. Ее зовут Оксана.

Мальчишка опять зарыдал, а лицо Оксаны искало пристанище между вырожением безумного негодования и искренней радости. Ведь я дарю ей сына, пускай теперь сами с отцом разбираются. Теперь эта их жизнь. У них новый ребенок. А я покидаю плоскоть социальных утех. Дочки матери не мой удел.

К половине двенадцатого мальчишка наконецто собрал вещи которые хочет забрать и мы покинули квартиру. Теперь я села за руль, а Оксана с ребенком сзади. Когда мы доехали до моего дома малыш уже спал. Я вышла из машины и Оксана выпрыгнула следом, оббежала вокруг и обняла меня.

- Спасибо Спасибо…Спасибо…- она замолчала и отстранилась от меня. - Я не хочу ничего знать.

Лицо ее было красным, слезы подступали к глазам.

- Все, успокойся. Оксана, слышишь. Оксана, внимательно меня слушай. Мальчику нужны новые документы. А тебе с отцом пора зарегестрировать брак. Ребенка оформишь как своего рожденного в гражданском с моим отцом. Поняла?- Оксана кивнула три раза. – Все и больше твои услуги мне не понадобяться. Не приходи ко мне больше, поняла? А теперь садись в машину и уезжай. – Оксана открыла рот, что-то спросить, но быстро сориентировалась по моему лицу, что решение однозначное и апелляции не подлежит. Она кивнула, еще раз обняла меня и села в машину.

Ρα*

* - лат. «Солнце»

Глава 7
Сын

Когда-то, так же, надо мной сидела моя любовница. Такая же тонкая, как я, только светловолосая. Вот так, на корточках в одной майке у трусах, с иголкой в руке сжимая мою вену. Я была больна и валялась в бреду посреди комнаты на вшивом матрасе в ее квартире. Она была прекрасна, в тумане моей головы, она была феей света. Она колола мне лекарства и заботилась обо мне несколько недель, пока я не начала самостоятельно существовать и грань моей реальности вернулась в нормы общественно приемлемой. По-моему ее звали Рита, она была медсестрой в одной из больниц, где меня лечили. В один из вечеров я напоила ее и попросила помочь мне сбежать, сказала, что заплачу и у нас будут паспорта. Я обещала ей пол царства и единорога, что угодно и все на свете лишь бы выбраться из больничной палаты. И мы сбежали на следующий день, сначала колесили по Москве, потом уехали в Питер, Тбилиси, Берлин, Нью-Йорк. Рита была маленьким восторженным ребенком рядом со мной. Мне казалось что я учитель педофил похитивший школьницу. Горы денег, вход в самые крутые клубы, лимузин, море шампанского и горы разнообразных наркотиков. Я ее подсадила. Она была чистой до того как встретила меня, но хотела попробовать все, даже то от чего я предпочитала отказываться. Сейчас, я даже не знаю где она. Последний раз мы виделись в Стамбуле. Там она заторчала с какими-то ребятами из Минска, и пропала. Я решила ее не искать. Она видела меня на грани смерти, а у меня нет желания видеть ее совсем.
Моя жертва прокашлялась. И умоляюще взглянула на стоящего за моей спиной Диму.
- Дим, принеси куртку. Макс приготовь ему какой-нить бульончик или чаечик. Короче что-нить жидкое и поживее. Понял?
За спиной я услышала только шорох отдаляющихся шагов. Мои верные золушки побежали шуршать. В дверях появился Дима с моей курткой и протянул ее мне. Я достала из кармана паспорт и стала читать вслух.
- Кварцов Алекс Григорьевич. Год рождения, так, это не важно, паспорт выдан, прописка...Нет, а вот! – мое лицо озарила улыбка, а жертва напряглась и стиснула челюсти. – Дети: сын Сергей, год... Это ему сколько? Двенадцать лет?
Лицо мое лучилось вшивым дружелюбием и расположением. Дима сзади, топтался с ноги на ногу. Алекс заливался слезами. Он начал заикаться и хрипеть про то, что я должна его отпустить. Что у его сына больше никого нет. Что-то там еще заикаясь. Я знала, что никто никуда не пойдет и добровольно отпущен не будет. Тем временем Алекс продолжал хрипло скулить и заливаться соплями, а терпение мое близилось к концу. Глаза мои застилала пелена, лицо начинало пылать. Руки потяжелели в стони раз, в голове застучали зловещие молотки. Я подскочила на ноги и несколько раз со всей силы ударила своего заложника по лицу. Я не целилась куда-либо конкретно, просто била. Дима отшатнулся, он не понял как это, а я не желала останавливаться и колотила своего, по праву, раба. Дима пришел в себя, видима понял что я не остановлюсь. Он подошел сзади и, очень мягко, взял меня руками за плечи, и оттащил на расстояние с которого я не могла достать Алекса. Я брыкалась еще несколько секунд пока Дима нашептывал мне на ухо новую мантру "Тихо, тихо, тихо". Когда я перестала брыкаться, он собрал всю свою грозность в одном взгляде и повернувшись к Алексу провозгласил:
- Хочешь жить? Слушай, скотина, что говорят. – сказав это он едва отшатнулся. Я чувствовала, что он блефует, этот великовозрастный мудила и мухи не обидит. В этой квартире на убийства была способна только я.
За спиной появился Макс с чашкой непроливайкой и чем то жидким внутри. Я пропустила его вперед и жестом указала покормить пленника
- Ты. Алекс. Мой пленник. Моя собственность. И ты будешь делать то, что я скажу. Если моя воля позаботиться о твоем гребанном голосе, что бы он хоть когда-то к тебе вернулся, то ты, сука, будешь молчать. Не то отрежу тебе вообще язык, к чертовой матери.- Макс и Алекс стоявшие рядом втянули головы в плечи чувствуя как волны моего гнева раскатываются по комнате, ни один из них не хотел меня сейчас хоть чем ни-будь зацепить.
Но рок решил по другому и в кармане у Димы мерзко пискнул телефон, повествуя о доставленном новом сообщение. Реакция моя была быстрее молнии, разворот на сто восемьдесят, и уже ствол пистолета упирается в трясущийся подбородок Димы.
- Телефон на базу. Быстро. - Скомандовала я железным голосом и вытянула вперед руку. Дима за долю секунды побледнел и покрылся испариной. Его глаза говорили, что он готов быстрее шваркнуться в обморок, чем простоять еще хоть секунду под дулом пистолета.
Он медленно залез в карман и вытащил за веревочку новую модель телефончика. Рука его тряслась, а в комнате запахло как в спорт зале. С влажной ладонью он погрузил телефон в мою руку. Я отодвинула кольт от его лица и резка замахнулась телефоном. Дима взвизгнул и присел на месте, а телефон пролетел над его головой, и разлетелся в щепки от удара об стену. Я развернулась к Максу которой все это время, невозмутимо пытался влить в пленника хоть каплю бульона, стараясь делать вид, что ничего не происходит. Кольт уперся ему в затылок.
- Ты тоже. Где телефон?
- В коридоре. В куртке. Только не надо его ломать. Я на него три месяцев откладывал, лучше спрячь где-то или себе оставь. Потом отдашь.
Его спокойный голос передал капли уравновешенности мне и я опустила пистолет. Как я могла забыть о такой мелочи как телефон. Чушь, своим то я редко пользовалась.
Дима все еще сидел сжавшись в дверном проеме и не решался поднять голову, все что угодно лишь бы снова не сталкиваться с оружием.
- Значит так. Покорми это чмо. Помойте его. Только руки не разбинтовывать. Вы меня поняли, шлюхи? Слышь, тумба, если попробуешь кого-то таким кулаком ударить - сломаешь руку. Крикнуть – потеряешь голос. Понял? – тело в углу кивнуло. – И вы тоже, красавцы, шаг влево, шаг вправо - расстрел на месте. Учтите это.
Я вышла из каморки и побрела назад на часах уже было около пяти. Сейчас должна прийти Оксана за окном солнце уже перешло на сторону сна и начало катиться в низ. Я сидела на кухне курила и слушала бурчание трех мужчин в ванной. Кто-то брыкался кто-то упал. Дима громко матерился, выпендрежник. И где-то через час Макс пришел доложить мне об успешности завершение выполнения боевого задания. Его шутка не вызвала у меня ни радости, ни смеха, но что бы одобрить попытку я много значительно и нежно улыбнулась.
Алекс сидел все так же, но теперь в одном полотенце, на полу и заливался слезами от пережитого унижения, пока Дима привязывал его обратно к лестнице и по моей указке заклеивал рот.
- Я говорю ты киваешь. Понял? – Алекс кивнул. Я задумалась. Точнее сделала лицо "глубокой задумчивости" и начала читать бегущую строку глаз Алекса, с кучей вопросов и диким беспокойством за свою жизнь. Я уже знала на тот момент, что хочу от него знать. И что буду делать дальше, но создавать видимость полной непредсказуемости и неадекватности мне крайне нравилось.
- Твой сын дома? – глаза Алекса просияли умоляюще и из них потекли слезы.
- Повторяю вопрос. Твой сын дома? – он кивнул и опустил голову.
- Один? – еще один утвердительный кивок ловушка захлопнулась.
- Мне все равно зачем ты на меня напал. Но твой сын теперь тоже моя собственность. И я распоряжусь им так как посчитаю нужным.
Алекса затрусило и он свалился набок. По лицу его текли огромные слезы а голова беспрерывно тряслась в отрицательном кивке и все тело его кричало мне -"нет". Он задыхался от слез. Макс хотел наклониться что б открыть ему рот и тот смог дышать, но увидев мое любование истерикой, остановился. Его лицо начало багроветь, а легкие хрипеть еще больше.
- Макс дай ему успокоительное на кухне где-то есть аптечка. А то он себя убьет раньше, чем я его. – сказала я и вышла из каморки оставив двух золушек возиться с задыхающимся телом.

Ρα*

* - лат. «Солнце»

Глава 6
Тишина

Солнечный свет ослепил меня. Я стала тереть глаза и подтягиваться к тому краю кровати, на котором стояли часы. Пятнадцать сорок восемь. Утро блин. Я стащила себя с кровати. На кухне слышалась какая-то возня с посудой и от туда шел неопределимый для меня запах съестного. Дима все еще лежал, свернувшись на кровать. Точно как ребенок. Бугай здоровый- как дитя. Эта картина вызвала у меня сметенное умиление и я полезла в ящик. Нащупала черный маркер, достала и дорисовала Диме усики Гитлера.
- Ты милее всех на свете.- в слух подумала я и сползла с кровати на пол.
Воспоминания вчерашнего вечера блуждали в голове натыкались на стены черепа и качали голову. Это вызывала тошноту. Доползти до ванны не было никаких сил. Поэтому я легла на полу и закрыла глаза. Сзади раздались шаги. Надо мной склонился Макс. Я открыла глаза, как будто бы их и не закрывала.
- Доброе утро,- прошептал он. – Головка бо-бо? Встать не можешь?
В ответ я только моргнула. Он хлопнул себя по коленям.
- Ну что же, как мне быть? Отнести тебя в ванну?
Я еще раз моргнула. Меня положили на холодное дно мраморного резервуара. Я услышала, как зажурчала вода, и как Макс стал поливать меня холодной водой. Я закрыла глаза и не шевелилась. Чувство холода для меня с недавних пор стало недоступным, поэтому я открыла глаза только когда ноги и руки стали трястись сами собою. Никого рядом не оказалось. Пробка ванной была заткнута. Вода набиралась, а Макс куда-то ушел. Я выползла из ванны и осмотрела тонкие посиневшие руки. Должно быть, так и должно быть. Туман в голове стал рассеваться. И я вспомнила, что у меня в доме есть мой раб. Прикованный к лестнице и он все еще там и надо проверить как он.

Джинсы были мокрыми. Я напялила, то что выпало из шкафа, когда я открыла дверцу - футболку и трусы, и так и вышла на кухню. Дима уже точил завтрак, а Макс невозмутимо и как бы с одобрительной улыбкой поглядывал то на меня, то на Димины усики. Кольт лежал на том же месте, что и вчера, но это не значит, что к нему никто и не прикасался. Я забрала его со стола. Проверила наличие патронов и засунув в трусы села рядом. На столе стояло, что то типа недо-амлета. И большая турка с кофе. Я порадовалась, что Макс такая умница, и смог соорудить что-то из содержащегося в моем холодильнике. Я расплылась в кошачьей улыбке и потянулась за кофе. Рука Макса опередила меня, и он налил мне кофе и положил рядом пачку сигарет. Я закурила и едва ли не замурлыкала от удовольствия.
Макс пока перекладывал то самое приготовленное "нечто со сковородки" ко мне в тарелку и начал говорит.
- У тебя продуктов не много осталась. Надо сходить купить.
Я сдержав удар кулака по столу резко разжала пальцы рук. Вилка со звоном стукнулась о тарелку.
- Никто никуда не выйдет.
Макс подлил мне кофе и подставил сахарницу.
- С сахаром?
Я мотнула головой что без, а он пока продолжил мягким тихим голосом будто и не заметил моего гнева, но я знала - он заметил.
– Ну а как? Нас здесь трое. Продуктов еще от силы на один день. – Он закончил фразу и возникло молчание, которое холодило вены переставшему жевать Диме, и заставила Макса нервно сглотнуть. Он понял, что ни кто, ни куда не выйдет. И, что, с продуктами или без них, вероятность остаться в живых, в этой квартире, с одной маленькой психопаткой, крайне мала. Он прокашлялся и выдавил - Зато выпивки еще на месяц. - Он улыбнулся.
"Понял" - подумала я и тоже расплылась в улыбке. Сегодня должна была быть пятница. Или суббота? Значит скоро появится Оксана с продуктами. Но в мой рацион придется внести кое-какие изменения.
- Пиши список. А я все устрою.
Когда мы позавтракали и список был готов, я набрала Оксану впервые за все время пока она работала у нас, и за все время пока она спала с моим отцом, это был наш первый телефонный разговор. В голосе Оксаны я разобрала капли удивления и беспокойства. Но она ничего не спросила, ведь прекрасно знала, как я зверею от вопросов "как" и "почему".
- Продукты привези сегодня.
Оксана тихо гикнула и добавила свою коронную фразу : " Не дурак понял, дурак бы не понял". Меня это безумно раздражала, но на Оксану я не когда не бросалась. Даже голос не повышала. Наверно это было от того, что бедолага не обращалась со мной будто с умалишенной. Она все равно говорила как с больным, а не нормальным ребенком, но при этом умилялась моментам когда я испытывала яркие чувства. Оксана начала работать еще до смерти матери, она приходила время от времени помогать по дому. А потом переехала к нам. Через год после. Отец сказал, что ему сложно одному, и что в доме нужна хозяйка. Мне было плевать на людей которые топтались в доме - одним больше, одним меньше не велика разница. После смерти матери, я почти год не разговаривала. Бабушку после похорон сдали в приют для стариков. А меня таскали по различным врачам что бы разговорить.
Когда к нам переехала Оксана, она начала заботиться обо мне еще больше чем прежде, и при этом делать вид, что у них с отцом исключительно деловые отношения. Первое время они говорили друг другу, что это необходимо, что бы меня не травмировать. А потом это вошло в привычку и никто не хотел ничего менять. Оксана хоть и заботилась обо мне с завидной навязчивостью никогда не разговаривала со мной как с дауном. Это была ошибка всех врачей к которым меня водили. Они думали, что из-за аварии у меня повредился мозг, и теперь я умственно отсталая и по этому не иду на контакт. Одному врачу я прокусила палец из-за этого. Он попытался потеребить меня за щеку, что бы добиться хоть какой-то реакции. Ну что же, он добился. Меня выводили из кабинета под его вопли, а я смаковала вкус соленой крови во рту.
Когда отец оставил попытки вылечить меня от внезапное немоты, я стала еще больше проводить времени с Оксаной. Она не считала, что не разговаривать это не нормально. А когда уводила меня от последнего врача, от того самого которого я хватанула за палец. Пока он кричал нам вслед проклятья и посыпал матами, буркнула: "Сам козел прие*ался, и не фиг к ребенку приставать, если он говорить не хочет." Я думаю из-за этого меня перестали отправлять к различным терапевтам. Она поговорила с отцом, что мол хватит меня лечить, особенно если я сама этого не хочу. "Восемь лет, как-никак, сознательный возраст" - говорила она. И говорила, и говорила. Она вообще много говорила, пока я молчала. Она разговаривала со мной, даже когда я смотрела в одну точку и не шевелилась. Она знала, что я здорова и жива. И что просто не хочу выходить из приятного пустого тела в мир, что мне нужно побыть одной, там внутри и помолчать.
Оксана напротив моей матери была пухленькая и светловолосая. Маленького роста и с мягкими чертами лица. И в один из дней, когда она опять, что-то щебетала, во время приготовления обеда я сидела на подоконнике и наблюдала за летним ливнем который то прекращался, то начинался вновь. И где-то в этот время во мне что-то щелкнуло и мир вокруг как будто стал ярче. Дождь прекратился, тучи растекались в стороны, а вдалеке тянулась радуга. Причем такая настоящая, как в мультиках - на двух концах. Не половинка, уходящая в небо, а дуга от земли до земли. И в этот момент я промямлила "Смотри, радуга". Оксана моментально замолчала и прислушалась.
- Ты что-то сказала? Она поставила недомытую миску в раковину и не выключая воду в кране подошла ко мне.
Она погладила меня по голове и тихо переспросила. Я отвернулась к окну.
Оксана подумала, что ей показалось и я почувствовала, как из ее груди улетела радость. Она вздохнула и побрела назад к раковине. Я промямлила торжественное "Да".
Она оглянулась в смятение.
- Смотри Оксана. Радуга. - отчетливо повторила я.
Она плакала и смеялась одновременно, звонила отцу, подбрасывала меня, уже взрослую, восьмилетнюю, на руках. И не как не могла успокоиться. Еще несколько недель ей понадобилось, что бы меня разговорить, а потом она как будто заболела. Ее не было три дня. Отец метался по городу и не знал куда бежать. Он нашел ее потом. Оказалось у нее сестра, младшая, разбилась на мотоцикле. Почти как мама, сразу насмерть. После этого в ней как будто батарейка села. Теперь она стала молчать, и говорить только по делу. Зато из ее взгляда исчезло напускное понимание, и появилось что-то невыразимое, другое чувство, что было на порядок чище чем раньше. Она поняла как это. Хоронить кого то родного. Но она не когда не поймет, что на самом деле мне было просто все равно.
Я устала от матери еще когда она была жива, а ее смерть принесла в мою жизнь небывалое облегчение. А мое молчание было показательным выступлением только для отца. Это давало мне возможность не утешать его когда он плакал на похоронах, не отвечать на его вопросы, да и вообще разговаривать с людьми которые тебя жалеют - не благодарное занятие. Поэтому я решила помолчать.
Завтрак был съеден остатки похмелья развелись. Макс складывал тарелки в раковину. Дима прикурил сигарету и отдал мне.
- Надо проверить как там твой пленник. – Сказал Дима с ноткой сарказма в голосе. Но заметив мой взгляд запнулся.
Я выкурила сигарету и лениво побрела по коридору. Сколько он тут уже сидит. Часов пятнадцать. Коридор был залит солнцем. Дима мелкими шашками брел за мной, и ждал за спиной переминаясь с ноги на ногу пока я стоя в каждом дверном проеме любуясь солнцем застилавшим дом.
Дверь в кладовку была не заперта, но прикрыта и солнечный свет ослепил мою жертву. Человек на полу серой тенью с ослепленными глазами заметался по полу возле лестнички и захрипел. Я открыла дверь шире и присела на корточки вытащив из трусов кольт, щелкнула предохранителем и прорычала:
- Ша.
Тело моментально замерло, двигаться продолжали лишь обезумевшие глаза, которые едва не вылазили из орбит.
- Тихо. – Чуть спокойней сказала я. И направила пистолет на горло сидящего, он автоматически укрываясь от возможных повреждений откинул голову на зад. Шея была покрыта синими, почти черными, пятнами.
- Тихо. Не кричи. У тебя повреждены связки, если будешь орать онемеешь. – я почувствовала вопрос возникший у Димы, стоящего за спиной, и услышала шаги Макса приближавшегося с кухни. Я понятия не имела правда это или нет, но мой голос был столь убедителен, что в эту глупость поверили все. – Тихо. Очень тихо. Понял? – перепуганный зверек кивнул и начал дышать спокойнее. Я потянула за угол ленты и она отделялась от губ с блаженным шелестом. – Тихо. Тихо. Тихо.

Ρα*

* - лат. «Солнце»

Глава 5
РА

Полное имя было. Просто бабушка говорила, что я проклятое отродье и, что назвать ребенка Ирой может только такая умалишенная как мать. Но другого имени мне так и не придумали. Мне было семь когда у бабушки случился приступ. Мать часто оставляла меня с ней, когда отец был в отъезде. Ей надо было обдолбаться и перепехнуться, а таскать ребенка на такие мероприятия было стыдно. Бабушка со мной толком не говорила. Как впрочем и с матерью. Когда я выросла я сделала вывод, что до инсульта она была еще более чокнутая, чем после.
Мать всегда делала так: она заталкивала меня в квартиру, а бабушка в это время выбегала на балкон и начинала орать и плакать. И горланить, что ее дочь-проститутка опять какое-то дерьмо в дом притащила. А мать заталкивала меня в квартиру, снимала с меня ботинки и прятала на верхнюю полку. Такая хитрость была необходима для предотвращения двух бед. Первая: хоть бабушка и была откровенно чокнутая, по законам ее чокнутости - человек не может выйти из квартиры без обуви, а значит если у меня нет обуви, то, каким бы говном не была, я должна сидеть дома. Вторая не приятность была в том, что по законам моего детского мира я тоже не могла выйти на улицу босиком. А раз у меня нет обуви я никуда не сбегу. И мать знала это. И засунув мои ботинки как можно выше она орала через всю квартиру, что мол идиотка, присмотри за ребенком и уходила.
Когда отец узнал о том, что я время от времени оставалась у бабушки он пришел в бешенство. И вскоре у меня появилась нянька. Но до этого мать все же избавлялась от меня, что б привести к нам в дом какую-то шваль, а меня благополучно доставляли к бабушке.
Она орала на балконе. Я смотрела телевизор. Потом она заходила в комнату и начинала разбрасывать вещи и кричать. А однажды даже попыталась задушить меня подушкой. Но я так орала и брыкалась что соседи привыкшие к воплям одной псих больной забеспокоились и начали звонить в дверь. Естественно, бабушка встретила их самой лучезарной улыбкой. Однажды она долго орала на балконе, а потом зашла в комнату и опять стала раскидывать вещи и все должно было быть, как всегда - вот сейчас она успокоиться назовет меня дранью, а мать проституткой скажет убрать разбросанные вещи, а потом сядет в соседнее кресло, и будет командовать какой канал включить. Но когда она взметнула в верх подушку в нутрии у нее как будто, что-то треснуло.
Она схватилась за голову и упала на диван, с которого срывала подушки. Я начала звать на помощь только через пол часа. Или больше, я точно не помню. Просто дождалась, когда закончиться мультик. Когда ее забрали из больницы, она превратилась в младенца. Не умела ни говорить, ни есть, ни ходить, и даже не знала где туалет, что было, из всего выше описанного, для матери наиболее утруждающим. Она пробыла в таком состоянии еще два года. И даже была на похоронах своей дочери. Правда я не уверенна, что она хоть, что-то поняла.
И пока мать пыталась хоть как-то создать видимость заботы и отдать старухе честь, поухаживав за ней, еще до того как окончательно задолбалась подтирать старухе зад, и наняла сиделку, мне даже показалось, что мать ее любила. Она кормила ее с ложечки, разминала суставы и даже учила говорить. Правда, бабушкин словесный запас не стал за два года, уж больно широк. Мать она упорно называла "блядь", зато отлично различала слава типа дай, на, нет, да, и сиделку назвала Су. К ее чести должна заметить, что сиделку звали Светлана Ульянова, так что старуха фактически была права. Меня она назвала Ра. Сколько мать не дрессировала старуху говорить "Ирина" ну или хотя бы "Ира" та упорно говорила Ра. Ну, или глядя бездумным взглядом на мать сообщала "блять, на", что означала, что ее толстый кишечник только что само-очистился и ей пора сменить памперс. За те пол года пока мать ухаживала за ней она и сама привыкла называть меня Ра. Так я и осталась Ра. Просто Ра.
Когда мне было девять, я уже привыкла, что мать устраивает скандалы, бросается вещами и орет. Я просто перестала обращать на это внимание. Это для меня стало такой же нормой жизни как для других детей поцелуй на ночь. Меня укладывала бабушкина сиделка или отец. Отец редко отвечал матери на вопли. Хотя как-то раз, когда узнал, что она водила меня к бабушке сказал, что разведется и отсудит меня. Хотя на тот момент я не понимала ни значения слово разведется, ни отсудит, ни всех остальных которые как правило открывая рот произносил мой отец.
В тот день он впервые ей ответил. Он впервые рявкнул на нее. Я была в своей комнате и слышала на кухне визг матери и звон стаканов летящих в стены. И вдруг послышался другой звук. Новый для меня. Это был шлепок и глухой удар. А потом я услышав впервые столь громкий и будто налитый свинцом голос отца: "Заткнись, сука, и не смей больше никогда так говорить."
Любопытство выманила меня из комнаты и я на четвереньках подползла к открыто двери в кухню. В углу на осколках посуды прижимая руку к щеке сидела мать. Над ней с сжатыми кулаками стоял отец, я была уверенна, что вижу пар выходящий из его ушей. Потом он отвернулся. Буркнул, что-то типа "я не хотел" и ушел в другую комнату.
Рассеянный взгляд матери, блуждал по стенам и набрел на меня. Она встал и одернула пеструю ситцевую юбку, которая открывала ее красивые длинные белые ноги. Мне всегда нравилось ее тело. Как у птички. Худое хрупкое. Небольшое. Но при этом ноги казались сумасшедше-длинными. Как в прочим, и руки. Она была похожа на куклу с гибкими конечностями. С тонкими, гибкими ножками и ручками. Длинной шеей, на которой крепилась голова, с каштановой копной и идеальными чертами лица. У не была тонкая прекрасная кожа. Через которую просвечивались самые тонкие венки и капилляры придавая коже благородный синий оттенок.
Так я думала, пока была ребенком. Мне досталось ее тело. Отец вообще говорит, что я могла бы стать ее уменьшенной точной копией, если б не мой характер. В отличие от нее - я молчу.
Она взяла меня за руку, обула и достала ключи от машины. Вообще с тех пор как они поженились, она редко водила сама, в ее пользование был персональный водитель и в ключах просто не была необходимости. Но я не чего не спрашивала, боясь попасть под горячую руку.
Мы сели в машину и мать сказала, что наверно мы чуть-чуть поживем у бабушки и мы поехали. Солнце садилось. Мать сказала мне - идиотке, пристегнуться, раз я уж всперлась на переднее сидение. Солнце садилось. Бабушка жила на другом конце города, но по окружной, мы бы доехали минут за сорок. Хотя в те редкие дни, когда мать все же брала машину и мы ехали по городу просто покататься. Она пролетала это же расстояние минут за двадцать пять. И вот сейчас должно было быть также. Я пристегнулась и смотрела на закат. Глаза начали слипаться и мне примерещилась бабушка, которая глотает солнце. А потом был хлопок.
Когда я открыла глаза, мир уже был другим. Лобовое стекло было разбито. Мое лицо горело от удара о подушку безопасности. Из носа лилась какая-то дрянь. Тело как будто бы впечатали в сидение. И было темно. Я потянулась к водительскому сидению и попыталась нащупать маму. Но ее уже там не было. Ее вообще больше не было.
Вокруг машины бегали люди. Они что-то кричали, выломали дверь. Меня куда-то понесли. Повезли вдоль дороги на какой то подставке. Я повернулась лицом к дороге и увидела нашу машину, со всмятку разбитым капотом, и еще одну машину. Во второй машине уже никого не было. А на дороге на битом стекле лежало полотно щедро политое чем-то красным. И из-под него торчали мамины погнутые ноги.

Ρα*

* - лат. «Солнце»

Глава 4
Послушание

Я зашла на кухню освещенную светом открытого холодильника. Только сейчас я поняла, что за то время, которое мы уже топчемся в квартире я не включила ни один выключатель. На первом этаже окна тянулись от пола до потолка, а ночь была такая лунная, что свет и не нужно было включать.
Тэкила уже была разлита по рюмкам. На высокой, стилизованной под бар, стойке стояла упаковка с солью, а Макс быстро нарезал лимончики. А я и не знаю, где у меня соль лежит. Интересно как он ее нашел. Только сейчас я понимала насколько устала и весь масштаб событий этого вечера. Я молча выпила рюмку не закусывая. Макс метнулся и налил еще одну. Не вопросов ни ответов лимон порезан, лежит на дощечке передо мной. Макс сел на стул напротив. Выпил рюмку и тоже не закусил. Налил еще одну, и выпил.
Когда рюмка стукнула о стол, он выдохнул и поднял свою все это время покорно опущенную голову.
- Давно здесь живешь?
- Давно.
- А почему у тебя соль в холодильнике храниться?
В недоумение я подняла бровь. Этот жест мне достался от отца, он тоже так делал когда я была маленькая и когда мама еще была жива. Они никогда не были идеальной парой. Вечные ссоры. Мать бросала в отца дорогущие фарфоровые тарелки, а он уворачивался. Она орала, а он запирал ее дома. Потом я поняла, что она была наркоманкой, и белый порошок размазанный по кофейному столику вовсе не сахарная пудра. Бабушка, ее мать, всегда говорила, что это я во всем виновата. Говорила, что если б эта тупая шлендра (моя мать) не залетела - она бы была нормальной. Родители отца умерли еще до моего рождения, оставив ему в наследство несколько особняков, процветающий бизнес и пару миллиардов на счету. Мою мать он встретил, когда купил радиостанцию. Его пригласили на эфир что б сделать прямо программку типа "вот наш новый крутой хозяин-барин". А мать на тот момент первокурсница подрабатывала радио ди-джеем. Через год появилась я .
- Эм...Я не знаю, не помню...эм... какая на хрен разница?
Пока я придумывала, что ответить на такой банальный вопрос, вернулся Дима. Он был бледным с испариной на лбу и его скула начала слегка подергиваться.
Он выпил тэкилу и еще одну. Так мы распили бутылку и открыли еще одну. Разговор не вязался. Я молчала, Дима пытался время от времени сказать что-то смешное, а Макс закашливался выпивая новый глоток. Как вдруг Диму осенило и он не глядя на меня ткнул Макса в бок и невзрачным голосом спросил:
- Ну че, когда домой пойдем?
Макс закашлялся и посмотрел на меня. Я повернулась к ним и достала из за ремня кольт и не разжимая руки положила на стол. Напускное веселье Димы как ветром сдуло, он сглотнул и косился на друга с умоляющим взглядом. Макс посмотрел на нож лежащий на столе и на меня. Я покачала головой. Он понял и только крепче сжал челюсти.
- Никто ни куда не идет. – наконец сказала я. – Вы будете делать то что я скажу. Или вы со мной. Или сейчас будете с ним. – И я махнула пистолетом в сторону коридора, в конце которого был спортзал, а в нем примотанный к тренажерной лестнице человек.
Я видела, как у Димы затрясся подбородок. Только сейчас я заметила, что этот здоровый лоб, в два раза больше меня, обладал абсолютно детскими чертами лица. И трясущийся подбородок идеально вписывался во все это. Он косился на Макса. Я видела, как потоки мыслей выплывают из одних глаз в другие. Дима взглядом умолял принять хоть какое-то решение, так как он не знает, что делать, а Макс просчитывал варианты как будет лучше, для него для Димы и вообще для всех. Наконец Макс открыл рот и попытался что-то сказать звук опять вышел скрипящий и он опять закашлялся и наконец-то выдавил.
- Что значит мы с тобой?
От моих глаз отлетали искры. Гнев заполнял голову, пробирался по вискам и стучал все громче. В голове моей крутилось "Ну тупой. Тугодум. Тварь. Все разжёвывать. Жалкие людишки. Генетический материал. Мусор этой планеты. Ну как, блин, можно быть таким вопиюще тупым" и я видела сцену где я ору эту фразу подскакиваю и выпускаю всю обойму в двоих. Но глубокий вдох - выдох, и я опять могу открыть рот и не сорваться на крик.
- Вы уже соучастники. И вопрос в том останетесь ли вы ими или перейдете в статус моих заложников.
Макс тяжело вздохнул и хлопнул Диму по плечу, да так беззаботно, что тот улыбнулся.
- Мы с тобой.
- Во всем. Всегда. Слушаете и повинуетесь. Понятно.
Дима кивнул, а макс беззаботно улыбнулся.
- Еще по одной?
Эта улыбка меня напугала. Сложилось такое впечатление, что он знает больше чем я. Но как только он увидел мой взгляд, она исчезла с его лица и больше не появлялась, никогда.
Мы выпили еще по рюмке. Теперь разговор более или менее вязался. Дима шутил, Макс и я улыбались, иногда дополняя его байки своими комментариями. И хоть в промежутках между рюмками и возникала неловкая тишина, и глаза Димы начинали искать опору и поддержку в воздухе пустой кухни, Макс смело спасал положения, задавая какие-нибудь общее вопросы.
Когда выпито было уже достаточно, события вечера казались сном, чем то совсем далеким и не реальным. И мы, хихикая с бутылкой, все втроем одетые заползли в кровать. Макс опять закашлялся и выдавил запинаясь фразу:
- Так как хоть…ммм…Тебя… ну… черт … как, черт его, зовут?
Дима глупо захихикал и обнял меня. Я лежала посредине кровати и двое пьяных собутыльника свернулись подле меня как дети.
- Ну так?? Милая моя? У тебя, бл*ть, имя есть?
Я уже засыпала. Кольт остался лежать на кухне, да и сил на гнев у меня не было, я вздохнула и промямлила:
- Есть.
- Ну так? Скажи? - заныл Макс как ребенок. - Ну скажи-и-и!
- Ра.
Макс поднял голову с моего плеча, а Дима улыбнулся я почувствовала как его губы в улыбке разъезжаются по моему животу.
- Ра? Это как? А полное имя есть?
- Нет. Просто Ра. Спи, давай.
Макс и не подумал спорить, он молча опустил голову мне на плечо и пододвинувшись поближе чмокнул меня в шею.
- Спокойной ночи Ра.
- Спокойной ночи.

Ρα*

* - лат. «Солнце»

Глава 3
Бойся

Лицо Димы озарило беспокойство. Я будто читала диалог в его голове: "Странная баба, крутой дом, нас никто не видел, тащим ее мужика, без сознания, последний этаж, должно быть пендхаус. Странная баба, очень странная..."
На минуту я стала его головой и слышала эти голоса. И улыбнулась. Я разглядывала своих спутников. Мальчики беспокойно переглянулись. И Дима было открыл рот, что б что-то спросить, но лифт остановился и дверь открылась.
Я закрыла за нами дверь на ключ и пошла на кухню, связку ключей засунула в нижний ящик, и от туда же достала старый отцовский кольт, который он подарил мне пару лет назад, когда квартиру попытались ограбить. Засунув кольт за пояс джинсов, и прикрыв футболкой, я вернулась в коридор. Мои спутники прибывали в растерянности. Тело, которое они держали на своих плечах, было по колено в грязи, а квартира столь чистой и шикарной, что они недоумевали как его вписать в интерьер и ничего не запачкать.
- Пошли. - Шепнула я и жестом показала идти за мной. Мальчики как послушные крысы двинулись в глубь квартиры, по коридору.
Когда отец оборудовал квартиру, он советовался со мной. В ней было две кладовки – то есть комнаты без окон. Из одной он сделал гардероб, а во второй по моей просьбе поставил стенку для упражнений и несколько тренажеров.
Я открыла дверь кладовки и уступила носильщикам дорогу, они сделали два шага во внутрь, и остановились.
- Куда его? – промямлил Дима оглядываясь по сторонам.
Я ткнула пальцем на лестницу вмурованную в стену. Дима посмотрел на меня с полнеем недоумением и переспросил:
– Туда?
Я молча кивнула и они осторожно посадили тело возле стенки. Я пошла в спальню, оставив их придумывать причины подобного моего поведения. Нашла наручники, которые остались от любовных утех и рулон скотча, купленный в секс шопе - «Крепкий и прочный. Не оставляет следов на коже» - автоматически я цитировала описание на упаковке. Я вернулась в кладовку. Мальчики стояли у двери, не произнося не звука и только тараща глаза в темноте. Полицейскими наручниками я пристегнула руки своего трофея к лестнице. Сложила одну руку в неправильный кулак и стала обматывать ее скотчем.
Неправильный кулак – это когда большой палец руки ложиться под остальные четыре, если сложить так руку и сильно ударить кого-то, палец будет в лучшем случае выбит, а в худшем сломан. Я знала это и почему-то понимала, что моя жертва тоже это знает и не станет лупить кулаками по стенам если их так связать. Да к тому же наручники, как по мне, довольно легко снять.
Я замотала кулаки и стала заклеивать рот. Я слышала, как за моей спиной дышат два человека. Я чувствовала вопросы, которые крутятся у них в голове, но не сходят с сухого онемевшего языка. Рот был заклеен, я присела на пол.
- Макс. Пойди на кухню там ящик с зеленой дверцей. Налей нам Тэкилы. Мы сейчас прейдем.
За моими словами шагов не последовало. Я повернула голову и увидела лицо побледневшего Макса. Скулы у него были напряжены так будто он активно пытался не разинуть рот от удивления, и придерживал отвисающую челюсть невероятным усилием воли. По-моему в нутрии него сейчас что-то ломалось и он не знал, как это пережить. Я только собралась открыть рот и повторить указание, как Макс, вдруг пришел в себя кивнул и скрылся в темноте.
И без того угловато квадратное лицо Димы выглядело еще тупее чем до этого. Глаза широко распахнуты чуть ли не лезут из орбит, лоб покрыт испариной. Он не пытался придержать челюсть и она откровенно отвисла, оголив его язык и зубы. Я встала с пола и села на тренажер для пресса. Он больше напоминал сломанную скамейку но сидеть было удобней.
Не поднимая глаз я сказала:
- Надо что-то с ногами сделать. – Дима захлопал глазами и закрыл рот. Ему показалось что все это не с ним, и что я не с ним говорю, и что ему это всего лишь сниться.- Наручники… - вытянула вперед руку и показала висящие на длинной цепи застежки из кожи. – Они не прочные. Не метал. А кожа. Понимаешь?
В глаза Димы возвращалось понимание ситуации, и наконец доходило то, что он не спит. Он перемялся с ноги на ногу, потер руки и как то странно наклонил голову в бок, прям как попугайчик, когда думает. Я растолковала этот жест как глубокую степень задумчивости и решила не вмешиваться.
Наконец он промямлил:
- Ну.. э.. в принципе можно их пристегнуть. А потом скотчем сверху.
Я подняла глаза и сделала вид, что не поняла как это. И он купился.
Взял наручники и буркнул «Хорошо я сам». Протянул их через другую перекладину лестницы и застегнул. Он потянулся за скотчем, который все это время лежал на моих коленях и вдруг отдернул руку. Я посмотрела на свои колени и поняла в чем дело. Когда я села футболка задралась и из за пояса торчала рукоятка кольта. Он замер боясь пошевелиться с все еще вытянутой рукой. Я взяла скотч сунула ему в пальцы, встала и оправила футболку.
- Я на кухню, закончишь приходи. Не задерживайся.
Теперь они тоже мои заложники и Диму можно оставить одного в комнате. Он напуган и видел пистолет. И не рыпнется, боятся уже поздно.

Ρα*

* - лат. «Солнце»

Глава 2
Счастливый случай

Последний его шаг перед тем как схватить меня был такой шумный и нелепый, что я разозлилась. "Какого черта?" - промелькнуло в мыслях - "Без боя я не сдамся, давай хоть поиграем".
Я присела, рука пролетела над моей головой и сжалась в воздухе. Пока мужик в недоумении начал делать еще один шаг, я уже выдвинула ногу для подножки. Он рухнул на колени. Я вскочила обхватила его шею сзади и потащила к парапету. Мужик тряс в воздухе руками пытался дотянуться до меня или хотя бы ослабить захват, беспомощно глотал воздух и падал в забытье. А я слушала как в панике клокочет его сердце. Оно было в моих руках, во мне.
Этот захват я использовала не впервые и даже не во второй раз. Года три назад у меня появилась знакомая. До этого я не видела таких как я. Пустых. Бездушных. Агрессивных. Мы познакомились в больнице. Стали вместе напиваться. А после одной из попоек решили подраться. Открыть свой мини бойцовский клуб. В первый вечер она разбила мне губы в дребезги, а я рассекла ей бровь. После этого мы стали сестрами по крови. Мы дрались пару раз в неделю до первой крови. А когда мне не хотелось проигрывать, и не хотелось крови, я делала этот захват и слушала как ее птичье сердце трепещет в пережатых сонных артериях, когда она начинала бледнеть я едва-едва ослабляла хватку и глядя в ее покрытые мелкой красной паутиной глаза спрашивала : "Ну что сдаешься?" Если она хрипела "Да" - я отпускала ее и схватка считалась завершенной. Если же нет. Я не отпускала шею до того момента пока она не растворялась без сознания в моих руках. Это не считалось завершением битвы, а было лишь передышкой перед вторым раундом. Но не возможна забыть ощущение, когда только что живое, бьющиеся тело увядает в твоих руках.
Мужик хрипел и продолжал брыкаться. Один кроссовок слетел и лежал в метре от его ног. Шапка сползла на бок, брюки уже были все напрочь измазаны мокрой пылью прибитой дождем. Я смотрела в его глаза. Карие, покрыты сетью тонкой паутины. Угловатые черты лица. Не стар, не молод. Прям как мой отец. Глаза умоляюще глядели на мое каменное лицо. Еще два раза дернув меня за локоть, руки начали слабеть, его лицо бледнело и наполнялось ужасом. Из глаз потекли слезы. Сердце – бездушный мотор, начало затихать и биться все реже и реже. По моим рукам прошел жар. Как будто бы его сила уходит ко мне. Чокнутый я горец, черт побери.
Я ослабила хватку. Мужик судорожно захлопал ртом хватая капли воздуха.
- Ну что сдаешься? – он не ответил.- я так и знала.. – сказала я и зажала тиски.
Обмякшее тело рухнуло на асфальт. Я села рядом на парапет. И что мне теперь, блин, делать? Пойти домой и все забыть? Нет, милый. Когда ты сюда шел, я уже решила, что это будет битва на смерть. Раз ты не умер, то твоя жизнь принадлежит мне.
Я подошла к телу и стала обыскивать карманы. Нашла ни так уж много пару десяток скомканных как мусор, фонарик, раскладной нож, презерватив и паспорт.
Диво - дивное. Ну на кой черт надо брать с собой паспорт. И тут на меня снизошло озарение, в стиле Будды. Что все не случайно. И случайности не случайны. И что он попал в маю паутину это не случайно. Это его и мой рок. Мы должны умереть. И не можем сделать это друг без друга. Смешно, очень смешно.
Нападавшего звали Алекс. Он был годом младше моего отца. Женат дважды оба раза вдовец. Прописан был в моем микрорайоне, только я не знала где находиться такая улица. В паспорте был вписан ребенок - мальчик. На данный момент ему двенадцать лет. Только подумать, сколько про человека может сказать паспорт.
Никогда не предавала значение этому документу. Наверно от того, что в семнадцать впервые подделала его и смогла сбежать из страны, а потом благополучно вернуться. И с того момента как я прошла паспортный контроль в аэропорту, паспорт из документа свидетельствовавшего твоем существование превратился в простую бумагу которую можно изменить, перепечатать, переписать, исковеркать и спрятать или сжечь. Это уже не кусочек тебя, а так "бумажка" которая может быть – а может и не быть.
Я на вскидку считала время которое осталась до пробуждения моего пленника. Но его дыхание не было слышно. Я села на колени, склонила ухо ко рту своей жертвы. Дыхание было, но очень тихим и хриплым. Значит еще, как минимум, минут сорок в запасе есть. Он оказался слабее, чем я думала. До моего дома идти минут десять с таким грузом пятнадцать. Потом система охраны. Потом мой этаж.
Мои размышление прервали голоса. Впервые за весь вечер я вспомнила, что не одна на планете. Что в такое время по этой дороге ходят собачники, а я сижу над телом едва дышащего человека с прорисовывающимися гематомами на шее. В метрах тридцати от нас, как раз под фонарем, к которому я считала прыжки, приближалось две тени. Они громко смеялись. Точнее один громко смеялся, а второй, что-то орал на пол улицы. Меня из света им не видно. Я еще успею оттащить тело. Я подскочила, схватила жертву под руки и дернула в сторону парапета. Тут я опешила. Черт побери, я не думала, что он будет таким тяжелым! К тому же, мышцы рук после тисков жутко ныли и сопротивлялись любым командам из мозга. Я опустила руки, тело глухим шлепком упало на асфальт. Я села на парапет и начала придумывать, что делать. Если уйду они увидят его, подойдут, поймут что не пьяный от него алкоголем не несет. Помогут. И это уже не мой трофей. Если останусь, начнут задавать вопросы. Придется отвечать. А три трупа за один вечер это как то многовато.
Пока мои мысли текли своим чередом, рука автоматически опустилась во внутренний карман куртки и достала флягу. Я открутила пробку. Мои ноздри обдало пряным запахом коньяка. Я сделала глоток. Еще один. Я знаю что делать.
Я подошла к лежащему на асфальте телу и выливала на него остаток из фляги. Она была на две трети пуста и коньяка была не много. Но едкий запах моментально разлетелся в воздухе. А тело лежавшее на земле запахло как после свежей попойки.
Я знала этот запах - алкоголя с табаком, лучше чем какой либо. Когда я поняла, что умру и терять нечего, я начала проводить дни так, как будто бы они были последними. Каждую ночь я умирала, а утром возрождалась из пепла - сигарет и блевотной пены.
Голоса приближались. Смех начал затихать. А голос, громко митингующий пошлые частушки, не умолкал. Пока я обдумывала план своих дальнейших действий, парочка давно уже прошла под фонарем и я смогла рассмотреть, что это два парня где-то моего возраста. Может чуть старше. Шли они покачиваясь, а значит – "навеселе". В руках горели два красных уголька сигарет. Еще десть секунд и они поравняются со мной.
Один был с широкими скулами, его украшала нахальная улыбка - приятно проведенного вечера, это был тот, который пел частушки. Поравнявшись с кроссовкам моего пленника он повернулся в мою сторону, улыбнулся во весь оскал и тоном победителя спросил : "Что, красивая? Проблемы?"
Второй стоял в метре от него и пытался скрыться от моего взгляда за телом громоздкого друга. Он оглядывался по сторонам, мялся и топтался на месте. Я знала, что с ним. Он, в отличии от товарища, почуял неладное. Поэтому и перестал смеяться еще проходя под фонарем.
- Да проблемы… - я говорила мятно - кошачьим голосом. В такие минуты я превращалась в огромную мурлычущую кошку, которая знает как зацапать свой кусок мяса. – Да проблемы… Вот, милый перебрал… Шел… Шел… И упал. Он тяжелый. Не могу дотащить. Вот и сижу над ним. Не поможете?
Нахал расплылся в улыбке.
- Ну конечно. Только с тебя пиво. – Оглянулся на побледневшего товарища, и добавил – Два.
- Не вопрос, – муркнула я и соскочила с парапета.
Они водрузили себе на плечи мой трофей и потащили в направлении, которое я указала. Я забрала спавший кроссовок. Проверила место преступления на наличие улик. И так как таких не обнаружилось, последовала за своими грузчиками.
«Нахала» звали Дима. Я видела, что для него очень важно чувствовать себя главным, поэтому всю дорогу говорила о том как мы беспомощны. Мы – это, в смысле, женщины. И что без мужского крепкого плеча нам никак.
У меня было много "плеч". И мужских, и женских. Иногда даже по несколько за раз.
Мы брели по улице, Дима громка смеялся и продолжал напевать пошлые частушки, и в перебоях травить байки как он как-то раз, и даже не раз, тоже в хлам напился. Асфальт блестел под ногами и опят начинал моросить дождь. Мы ускорили шаг. Идти оставалась всего-то ничего. Пересечь лужайка перед домом и пройти пункт охраны. Охранник уже наверняка спит, он всегда там спит. Но видеокамеры работают круглосуточно. Это на всякий случай.
Когда я ушла из дома не первый раз, отец не мог найти себе места. Я уехала автостопом в другой город, и неделю провела в казино, напиваясь и трахаясь, с кем не попади. Меня от туда не выгоняли, даже когда я пьяная спала в кресле у стилизованного камина. Меня считали ВИП клиентом потому что я в первый день потратила в нем денег больше, чем каждый из посетителей за неделю. Когда он меня нашел, и привез домой, я неделю не выходила из своей комнаты. После этого он купил мне эту квартиру. Что бы я ушла. Отец устал от меня. К тому же он был влюблен в мою няньку, которую нанял после смерти матери. Но претворялся, будто ничего не происходит, пока я жила там.
Квартира - шикарный подарок ребенку, от которого хочешь избавиться. Холодильник мне затаривает Оксана - она же мая бывшая нянька, а теперь папина любовница. Хотя по официальной версии все еще его «дом работница». Вот извращенцы. Она завозит продукты каждую субботу. Только те, которые я внесу в список. Каждую субботу она получает от меня новый список и на следующий неделе, привозит продукты по списку. Так происходит со дня моего переезда сюда.
Они похожи. Мой отец и Оксана. Они оба отличаются от всех людей завидной последовательностью и постоянством. И благодаря последовательности отца я стала обладателем двух этажной квартиры на последнем этаже в районе, который по всем меркам считался элитным.
Мы уже добрели до бровки, перед газонам. Я знала где начинается площадь, которую захватывает камера. Я попросила грузчиков притормозить, а сама пошла вперед. Камера висела с внешней стороны окна на решетке. Я зашла в подъезд, бесшумно прикрыла дверь заглянуло в окошко к охраннику. Он спокойно дремал скрестив руки на животе. Тихо вылезти на подоконник было трудно с внутренней стороны он был уставлен вазонами которые передвигались с жутки скрежетом. Я открыла окно, сняла куртку, просунула ее сквозь прутья решетки и быстро накинула ее на камеру. Когда устанавливали видео систему наблюдения. Я напоила монтажника и он вкратце меня проинструктировал, как обезопаситься от любопытных глаз. Камера работает на детекторе движения, а значит если накрыть ее чем то на экране будет эффект отсутствия движения. А то что запись идет – подумают, что систему заклинило.
Я махнула рукой парням, которые уже успели повесить тело на парапет и усесться рядом на перекур. Они нехотя потушили сигареты, взвалили свою ношу на плечи и потащили. У двери, когда они зашли в подъезд, я шикнула и указала в сторону лифта. Сняла куртку и сползла с подоконника.
Мы зашли в лифт. Дверь закрылась. Худощавый парень, который все это время молчал с недоверием пялился на меня. Я чувствовала этот взгляд и наконец-то решила посмотреть в ответ. Парень поперхнулся и выдавил:
- Я Ма… - звук из его глотки пошел хрипло писклявый как скрип из двери и он закашлялся. – гм… гм… я Макс. Максим. – это прозвучала уже уверенней и громче но ужас в глазах только усилился.
- Молодец… - шикнула я и отвернулась.

Ρα*

* - лат. «Солнце»

Глава 1
Смерть

Я давно хотела умереть. Точнее всегда. Мне все же кажется, что всегда. Склонность к саморазрушению - это фишка моего поколения. Я всегда знала, что не доживу до тридцатника. Вот и сейчас, бредя по парковой аллее, меня посещает эта мысль.
Мокрый асфальт блестит под одинокими фонарями, и я глядя в бездонные лужи думаю: «Ну когда?». Ну когда же кто ни будь спихнет меня с этого шара под названием земля? Хотя, может вернуться назад? Я впервые задумалась об этом в пять или еще раньше. Я смотрела на пионы в саду где меня выгуливали. Они осыпались и на черной земле была россыпь красных лепестков. А что если б можно было начать с начала с тем, что я знаю сейчас. Для этого точно нужно умереть здесь. Пионы так тоже делают - умирают, что б начать сначала следующей весной.
Я знаю, что в такое время суток лучше не ходить по аллеям, что везде таятся тени. А я иду, опустив голову, и думаю, о том, как много еще предстоит профильтровать этому еще не разложившемуся телу. Скорей бы…
Нога наскочила в темноте на бордюр. Пальцы хрустнули. Я не помню что такое боль. Последний раз, когда мне было больно, мне было лет девять. Я еще тогда потеряла сознание от болевого шока. Это было в тот день, когда мама разбилась. А потом боль исчезла. Навсегда.
Смерть бежала за мной и иногда догоняла. Когда я попала в больницу мне было пятнадцать лет или около того. Я училась в десятом классе. Это была ангина. Меня не могли вылечить несколько недель. Я была в бреду от температуры. Помню, как перед глазами раскрывалось пластилиновое одеяло, как в мультиках, превращалось в дверь, а из нее выходили люди в белых халатах. Потом меня куда то везли. А потом я проснулась в больнице. Мне ничего не сказали, но с вирусами мой организм не боролся. Я лежала под капельницей и думала что умру. Но нет, современная медицина творит чудеса.
Мне казалось что мой организм подгнивал еще с рождения и безвременная кончина была лишь вопросом времени. Он только гнил внутри и убивал все с чем только мог соприкоснуться. Все в нутрии и все с наружи. Я катилась в низ и тащила за собой всех кто оказывался рядом.
Сзади послышался шорох. Я продолжала идти плавным прогулочным шагам. Вот он – час расплаты. Мне не нужно было оглядываться, что бы понять, кто за мной идет. Кроме дефектов мой организм при рождении получил и уникальные преимущества. Я была из рода тех, кого мой преподаватель по музыки называл «абсолютниками». У меня был абсолютный слух и учеба в музыкальной школе его только укрепила. Он говорил, что я гениальна и смогла бы стать отличным музыкантом. Но я бросила весь этот бред поглощенная мыслями о том что завтра может не настать. Не хотелось последние часы своей жизни провести в классе музыки. И я ушла.
Он был в метрах десяти. Шел чуть быстрее меня. На сантиметров десять выше чем я. Судя по чавканью, в мокрых кроссовках. До ближайшего фонаря оставалось метров сорок. Я знала что бежать нет смысла. Судя по шагу, ноги у него явно длиннее моих, и он догонит в два-три максимум четыре прыжка.
Я когда то бегала в школе. Выиграла забег раенного масштаба. На короткие дистанции. Когда я бежала дольше четырех сотен метров с моим сердцем начинало происходить что то странное - оно начинало биться не впопад и как то более ощутимо сжиматься. Потом врачи придумали этому очередной диагноз, лечили, не вылечили и сказали, что после всего я легко отделалась и это нормально.
До моего дома оставалось гораздо больше, чем четыреста метров и даже если б я попыталась убежать я бы вероятно умерла, где то по дороге от остановки сердца. Или добежала бы и спаслась. Эта вероятность 50 на 50 меня тормозила. Мне не очень то хотелось жить. И человек шедший сзади был гарантией моей смерти.
Шаг еще чуть быстрее. Я иду в своем темпе. Я считаю шаги - сколько ему до меня осталось. И продумываю, как он будет действовать. Куда нанесет первый удар.
Мне было двенадцать когда случился первый приступ агрессии. Мой одноклассник схватил книгу с моей парты и хотел было убежать… а это я помню как в тумане. В голове бил гул тысячи молотков. В жизни я никогда не слышала как бьют тысячи молотков одновременно но в голове могла себе это очень живо представить. Руки мои стали каменные. Кровь в жилах дошла до температуры кипения. Он не успел сделать и шагу от меня как я уже скрутила его руку и повалила на пол. Я била его головой об пол пока меня не оттащили. Он перевелся из нашей школы как только его выписали из больницы. У него было сотрясение мозга проломлена кость в скуле. Сломан нос. И запястье руки за которую я схватилась. Директор долго беседовал с моим родителем но меня не отчислили, хотя все равно я ушла из той школы, но это уже другая история. После этого отец велел мне ходит на фехтование и в зал. Помню конец этого разговора. Он говорил что "считает нужным…", "что это для меня же…", я говорила что "не против…", а в конце он обнял меня и сказал так ласково-ласково : "И не бросайся больше на людей. Пожалуйста."
Я считала шаги еще три и он схватит меня за плечо. А точнее за шею. Он ближе к левой стороне. Значит хватать будет правой. Боевые искусства в течении пяти лет не прошли мимо. Я помнила все. Еще вдох. Еще выдох. Еще шаг. Еще шаг. Пантера готовиться к прыжку. Прыжок.