Ρα*

* - лат. «Солнце»

Глава 6
Тишина

Солнечный свет ослепил меня. Я стала тереть глаза и подтягиваться к тому краю кровати, на котором стояли часы. Пятнадцать сорок восемь. Утро блин. Я стащила себя с кровати. На кухне слышалась какая-то возня с посудой и от туда шел неопределимый для меня запах съестного. Дима все еще лежал, свернувшись на кровать. Точно как ребенок. Бугай здоровый- как дитя. Эта картина вызвала у меня сметенное умиление и я полезла в ящик. Нащупала черный маркер, достала и дорисовала Диме усики Гитлера.
- Ты милее всех на свете.- в слух подумала я и сползла с кровати на пол.
Воспоминания вчерашнего вечера блуждали в голове натыкались на стены черепа и качали голову. Это вызывала тошноту. Доползти до ванны не было никаких сил. Поэтому я легла на полу и закрыла глаза. Сзади раздались шаги. Надо мной склонился Макс. Я открыла глаза, как будто бы их и не закрывала.
- Доброе утро,- прошептал он. – Головка бо-бо? Встать не можешь?
В ответ я только моргнула. Он хлопнул себя по коленям.
- Ну что же, как мне быть? Отнести тебя в ванну?
Я еще раз моргнула. Меня положили на холодное дно мраморного резервуара. Я услышала, как зажурчала вода, и как Макс стал поливать меня холодной водой. Я закрыла глаза и не шевелилась. Чувство холода для меня с недавних пор стало недоступным, поэтому я открыла глаза только когда ноги и руки стали трястись сами собою. Никого рядом не оказалось. Пробка ванной была заткнута. Вода набиралась, а Макс куда-то ушел. Я выползла из ванны и осмотрела тонкие посиневшие руки. Должно быть, так и должно быть. Туман в голове стал рассеваться. И я вспомнила, что у меня в доме есть мой раб. Прикованный к лестнице и он все еще там и надо проверить как он.

Джинсы были мокрыми. Я напялила, то что выпало из шкафа, когда я открыла дверцу - футболку и трусы, и так и вышла на кухню. Дима уже точил завтрак, а Макс невозмутимо и как бы с одобрительной улыбкой поглядывал то на меня, то на Димины усики. Кольт лежал на том же месте, что и вчера, но это не значит, что к нему никто и не прикасался. Я забрала его со стола. Проверила наличие патронов и засунув в трусы села рядом. На столе стояло, что то типа недо-амлета. И большая турка с кофе. Я порадовалась, что Макс такая умница, и смог соорудить что-то из содержащегося в моем холодильнике. Я расплылась в кошачьей улыбке и потянулась за кофе. Рука Макса опередила меня, и он налил мне кофе и положил рядом пачку сигарет. Я закурила и едва ли не замурлыкала от удовольствия.
Макс пока перекладывал то самое приготовленное "нечто со сковородки" ко мне в тарелку и начал говорит.
- У тебя продуктов не много осталась. Надо сходить купить.
Я сдержав удар кулака по столу резко разжала пальцы рук. Вилка со звоном стукнулась о тарелку.
- Никто никуда не выйдет.
Макс подлил мне кофе и подставил сахарницу.
- С сахаром?
Я мотнула головой что без, а он пока продолжил мягким тихим голосом будто и не заметил моего гнева, но я знала - он заметил.
– Ну а как? Нас здесь трое. Продуктов еще от силы на один день. – Он закончил фразу и возникло молчание, которое холодило вены переставшему жевать Диме, и заставила Макса нервно сглотнуть. Он понял, что ни кто, ни куда не выйдет. И, что, с продуктами или без них, вероятность остаться в живых, в этой квартире, с одной маленькой психопаткой, крайне мала. Он прокашлялся и выдавил - Зато выпивки еще на месяц. - Он улыбнулся.
"Понял" - подумала я и тоже расплылась в улыбке. Сегодня должна была быть пятница. Или суббота? Значит скоро появится Оксана с продуктами. Но в мой рацион придется внести кое-какие изменения.
- Пиши список. А я все устрою.
Когда мы позавтракали и список был готов, я набрала Оксану впервые за все время пока она работала у нас, и за все время пока она спала с моим отцом, это был наш первый телефонный разговор. В голосе Оксаны я разобрала капли удивления и беспокойства. Но она ничего не спросила, ведь прекрасно знала, как я зверею от вопросов "как" и "почему".
- Продукты привези сегодня.
Оксана тихо гикнула и добавила свою коронную фразу : " Не дурак понял, дурак бы не понял". Меня это безумно раздражала, но на Оксану я не когда не бросалась. Даже голос не повышала. Наверно это было от того, что бедолага не обращалась со мной будто с умалишенной. Она все равно говорила как с больным, а не нормальным ребенком, но при этом умилялась моментам когда я испытывала яркие чувства. Оксана начала работать еще до смерти матери, она приходила время от времени помогать по дому. А потом переехала к нам. Через год после. Отец сказал, что ему сложно одному, и что в доме нужна хозяйка. Мне было плевать на людей которые топтались в доме - одним больше, одним меньше не велика разница. После смерти матери, я почти год не разговаривала. Бабушку после похорон сдали в приют для стариков. А меня таскали по различным врачам что бы разговорить.
Когда к нам переехала Оксана, она начала заботиться обо мне еще больше чем прежде, и при этом делать вид, что у них с отцом исключительно деловые отношения. Первое время они говорили друг другу, что это необходимо, что бы меня не травмировать. А потом это вошло в привычку и никто не хотел ничего менять. Оксана хоть и заботилась обо мне с завидной навязчивостью никогда не разговаривала со мной как с дауном. Это была ошибка всех врачей к которым меня водили. Они думали, что из-за аварии у меня повредился мозг, и теперь я умственно отсталая и по этому не иду на контакт. Одному врачу я прокусила палец из-за этого. Он попытался потеребить меня за щеку, что бы добиться хоть какой-то реакции. Ну что же, он добился. Меня выводили из кабинета под его вопли, а я смаковала вкус соленой крови во рту.
Когда отец оставил попытки вылечить меня от внезапное немоты, я стала еще больше проводить времени с Оксаной. Она не считала, что не разговаривать это не нормально. А когда уводила меня от последнего врача, от того самого которого я хватанула за палец. Пока он кричал нам вслед проклятья и посыпал матами, буркнула: "Сам козел прие*ался, и не фиг к ребенку приставать, если он говорить не хочет." Я думаю из-за этого меня перестали отправлять к различным терапевтам. Она поговорила с отцом, что мол хватит меня лечить, особенно если я сама этого не хочу. "Восемь лет, как-никак, сознательный возраст" - говорила она. И говорила, и говорила. Она вообще много говорила, пока я молчала. Она разговаривала со мной, даже когда я смотрела в одну точку и не шевелилась. Она знала, что я здорова и жива. И что просто не хочу выходить из приятного пустого тела в мир, что мне нужно побыть одной, там внутри и помолчать.
Оксана напротив моей матери была пухленькая и светловолосая. Маленького роста и с мягкими чертами лица. И в один из дней, когда она опять, что-то щебетала, во время приготовления обеда я сидела на подоконнике и наблюдала за летним ливнем который то прекращался, то начинался вновь. И где-то в этот время во мне что-то щелкнуло и мир вокруг как будто стал ярче. Дождь прекратился, тучи растекались в стороны, а вдалеке тянулась радуга. Причем такая настоящая, как в мультиках - на двух концах. Не половинка, уходящая в небо, а дуга от земли до земли. И в этот момент я промямлила "Смотри, радуга". Оксана моментально замолчала и прислушалась.
- Ты что-то сказала? Она поставила недомытую миску в раковину и не выключая воду в кране подошла ко мне.
Она погладила меня по голове и тихо переспросила. Я отвернулась к окну.
Оксана подумала, что ей показалось и я почувствовала, как из ее груди улетела радость. Она вздохнула и побрела назад к раковине. Я промямлила торжественное "Да".
Она оглянулась в смятение.
- Смотри Оксана. Радуга. - отчетливо повторила я.
Она плакала и смеялась одновременно, звонила отцу, подбрасывала меня, уже взрослую, восьмилетнюю, на руках. И не как не могла успокоиться. Еще несколько недель ей понадобилось, что бы меня разговорить, а потом она как будто заболела. Ее не было три дня. Отец метался по городу и не знал куда бежать. Он нашел ее потом. Оказалось у нее сестра, младшая, разбилась на мотоцикле. Почти как мама, сразу насмерть. После этого в ней как будто батарейка села. Теперь она стала молчать, и говорить только по делу. Зато из ее взгляда исчезло напускное понимание, и появилось что-то невыразимое, другое чувство, что было на порядок чище чем раньше. Она поняла как это. Хоронить кого то родного. Но она не когда не поймет, что на самом деле мне было просто все равно.
Я устала от матери еще когда она была жива, а ее смерть принесла в мою жизнь небывалое облегчение. А мое молчание было показательным выступлением только для отца. Это давало мне возможность не утешать его когда он плакал на похоронах, не отвечать на его вопросы, да и вообще разговаривать с людьми которые тебя жалеют - не благодарное занятие. Поэтому я решила помолчать.
Завтрак был съеден остатки похмелья развелись. Макс складывал тарелки в раковину. Дима прикурил сигарету и отдал мне.
- Надо проверить как там твой пленник. – Сказал Дима с ноткой сарказма в голосе. Но заметив мой взгляд запнулся.
Я выкурила сигарету и лениво побрела по коридору. Сколько он тут уже сидит. Часов пятнадцать. Коридор был залит солнцем. Дима мелкими шашками брел за мной, и ждал за спиной переминаясь с ноги на ногу пока я стоя в каждом дверном проеме любуясь солнцем застилавшим дом.
Дверь в кладовку была не заперта, но прикрыта и солнечный свет ослепил мою жертву. Человек на полу серой тенью с ослепленными глазами заметался по полу возле лестнички и захрипел. Я открыла дверь шире и присела на корточки вытащив из трусов кольт, щелкнула предохранителем и прорычала:
- Ша.
Тело моментально замерло, двигаться продолжали лишь обезумевшие глаза, которые едва не вылазили из орбит.
- Тихо. – Чуть спокойней сказала я. И направила пистолет на горло сидящего, он автоматически укрываясь от возможных повреждений откинул голову на зад. Шея была покрыта синими, почти черными, пятнами.
- Тихо. Не кричи. У тебя повреждены связки, если будешь орать онемеешь. – я почувствовала вопрос возникший у Димы, стоящего за спиной, и услышала шаги Макса приближавшегося с кухни. Я понятия не имела правда это или нет, но мой голос был столь убедителен, что в эту глупость поверили все. – Тихо. Очень тихо. Понял? – перепуганный зверек кивнул и начал дышать спокойнее. Я потянула за угол ленты и она отделялась от губ с блаженным шелестом. – Тихо. Тихо. Тихо.